Либестраум

Ник Камински приходил в больницу к матери, которую давно уже сняли с надежд. Ее разум терялся в белой пустоте, время для неё было исчислено. В больничном коридоре пахло антисептиком и усталостью, лампы отбрасывали холодный свет, и он ловил в этих деталях предчувствие беды, которое не отпускало. Он испытывал странное беспокойство, стойкое предчувствие неотвратимого бедствия, которое невозможно будет остановить. Это чувство сидело глубоко, как зерно, проросшее в ночной почве его мыслей, и давило на грудь, мешая дышать. Ник был очень чувствителен и, занимаясь писательским делом, умел смотреть внутрь событий, вытаскивать из них тонкие нити смысла. Писательская интуиция подсказывала, что разгадка его бесконечных предчувствий может скрываться в истории матери — в её забытых словах, письмах и тихих воспоминаниях, которые он пытался восстановить. Он перелистывал старые конверты в поисках ключа, возвращался мысленно к детству, пересматривал эпизоды, собирая кусочки мозаики, где могла прятаться причина надвигающейся тьмы. На вечеринке у старого друга, где музыка и разговоры заслоняли тревогу, он встретил Джейн Кесслер — жену Пола. Ее появление поразило его: в ней было нечто притягательное, что разрушало осторожность и оставляло только жгучее, неподвластное рассудку влечение. Чувство быстро разгоралось, захватывая разум и тело, словно предвестник новой судьбы. Дальнейшие события разворачивались с роковой неотвратимостью, как будто цепь обстоятельств уже начертана и только ждала момента, когда стрелка времени подведет его к точке невозврата, и это знание лежало тяжким грузом на его груди.